Пара светящихся желтоватым блеском глаз в упор смотрела на прозрачный экран духового электрического шкафа, чёрные зрачки пристально следили за тем, что там делалось. За стеклянной дверцей в алюминиевой рамке, нагретой до температуры сто градусов по цельсию, жарились куриные котлеты. Уши тем временем внимательно прислушивались к звукам шкворчания на противне, блестящем и жирном от распустившегося куриного жира. Котлеты всё больше набухали, увеличиваясь в размерах, и кончики ушей всё чаще подрагивали, боясь пропустить момент, когда же всё закончится там, в духовом шкафу и начнётся здесь, у него в миске и во рту.
Через минуту за жарящимися в собственном соку котлетами уже следило две пары почти одинаково горящих глаз, только вторые были коричневые, как и шерсть на его собственной голове. У этого подрагивал кончик хвоста от возбуждения и от ожидания предстоящего пиршества, периодически вываливался наружу ещё и кончик розоватого языка, по которому бесстыдно стекала слюна. У первого, с дрожащими ушами, язык и так всегда торчал наружу, будто он не мог закрыть свой маленький ротик, или просто давал понять, что всегда готов, и потому он ограничивался только ушами и глазами.
Глядя со стороны на эту картину, главными персонажами которой были эти две пары светящихся глаз и навостренных ушей, казалось, что в этом мире есть только они и котлеты. Больше никого тут не было и даже не предусматривалось. Тот, кто только что тщательно разделывал куриное филе, потом также тщательно перемалывал его, добавляя лук и разные специи, не существовал для них. Его тут не было и быть не могло. Были только - они и котлеты.
Но котлеты были ещё с утра, когда они лежали в их мисках, пожаренные вчера и съеденные на утро. Потому, те, что сейчас дымились и шкворчали в духовом шкафу, предназначались не этой паре напряженно следящих глаз с картины какого-то очень известного художника. Но они этого не знали, а главное и знать не хотели. Они сидели и в упор смотрели на то, что их даже не ждало, их ожидало нечто другое, о чём эти двое, с нагло отставленными хвостами, один из которых был длинный и пушистый, а второй покороче и курчавый, но не уступающий по наглости первому, даже не догадывались. Но момент чьей-то славы всё приближался, должен был вот-вот раздаться торжественный туш в честь сготовившихся, наконец, котлет.
И этот момент настал, разрушив идиллию под названием: они и котлеты. Потому что, часть котлет оказалась на тарелке того, кто их только что тщательно месил, формировал и жарил, а часть поехала в миску, только не в ту, в которую уже не просто капала, а стекала тонкой струйкой слюна, а в другую, и уже из двух настежь открытых ртов, которые следом стали открываться ещё шире от возмущения, что не получили то, над чем так тряслись и караулили, будто это была их собственная добыча, пойманная ими лично, этими двумя, на охоте в сафари, и будто это они её разделали и приготовили, аккуратно сложив на противень, котлетку к котлетке, а потом, усевшись рядом в напряженном ожидании, начали гипнотизировать процесс жарки, ни на минуту не спуская двух пар глаз с вожделенной добычи, ускоряя таким образом, процесс приготовления своей пищи насущной.
Но они вопили уже не просто от возмущения, когда две пары горящих глаз, желтоватых и коричневых, стали напоминать сначала глаза крокодила и акулы одновременно, потом они уже — две пятнистые гиены, и скачут с хохотом вокруг тарелки с дымящейся, только что пойманной добычей, странно, что не насаженной на шампур, так легче было бы в неё вцепиться, всадив острые кошачьи и собачьи зубы по самое не могу, то есть по самый металл шампура, а потом жадно глотать сок вместе со слюной и, не пережевывая, проглатывать кусочки куриной мякоти, скрученной в котлетный фарш, но так как всего этого не произошло, то они орали на два голоса в две луженые глотки от того, что стали неожиданно птицами и даже не расправив крылья, летали по квартире, управляя траекторией полёта с помощью своих пушистых и курчавых хвостов, всё равно оставаясь при этом птицами, и потому летали туда и обратно, туда обратно, над тарелкой и не над ней, всё, освежая свою память, забыв, что с утра всё уже поели, и с трудом вспоминая, что тут есть ещё кто-то, помимо них двоих, а не как им показалось, как было изображено на картине какого-то известного художника, в центре сюжета — только они и жарящиеся или уже пожаренные дымящиеся котлеты.
29.04.2019 Г.
Марина Леванте
© Copyright: Марина Леванте, 2019
Свидетельство о публикации №21904290116
